«Если человек устал от Лондона — он устал от жизни,
поскольку в Лондоне есть всё, что жизнь может предложить»
Сэмюэль Джонсон
Эта крылатая фраза, сказанная автором первого английского словаря два с половиной столетия назад, от года к году становится всё более актуальной. Не важно, сколько городов вы повидали в жизни, первое впечатление от Лондона всегда будет обманчивым. Обилие обязательных для посещения мест и ограниченность времени не позволят вам увидеть собственно город. Стандартный трёхдневный тур расписан по минутам и включает в себя посещение Вестминстерского аббатства, фотографию на фоне Биг-Бена и Букингемского дворца, поход в Тауэр, Мадам Тюссо и шопинг на Оксфорд-стрит. Эта программа даст вам не большее представление о городе, чем просмотр фильма в режиме ускоренной перемотки. Хаотичное мелькание кадров и впечатлений, из которых единственным устойчивым является дороговизна товаров и услуг.
Более обстоятельные туристы, приезжающие на неделю-другую, добавляют к этой программе собор Св. Павла, прогулку в Гайд-парке, Британский музей и поход в театр. На этом знакомство с Лондоном считается официально законченным, и оставшееся время отдаётся пригородным турам или дополнительным покупкам. После такого визита можно до конца жизни рассказывать о том, как вы были в Лондоне, радостно подскакивать на диване при мелькании знакомых видов в программе новостей и авторитетно спорить с друзьями о достоинствах и недостатках британской столицы.
Столь поверхностное знакомство с городом является не только совершенно естественным, но, я бы даже сказал, неизбежным. Объём информации, который Лондон обрушивает на нас с первых шагов, попросту не усваивается нашими органами восприятия. Уже на второй день наплыв впечатлений, имён и дат приводит к переполнению ячеек памяти, после чего в голове срабатывает датчик аварийного отключения и в оставшееся до отъезда время ошалевшего туриста уже ничто не может удивить.
Именно таким набором туристических ловушек стал и мой первый приезд в Лондон за десять лет до описываемых событий. Он начался с обзорной экскурсии на открытом двухэтажном автобусе. Бóльшая часть её проходила по запутанным непривычно узким улочкам под скупые комментарии заезженного аудиогида. Моросящий дождь и порывистый ветер, то и дело выворачивающий наизнанку сувенирный зонтик, хоть и соответствовали моим представлениям об английской погоде, удовольствия просмотру не добавляли. Лондон показался мне мрачным, неуютным и безнадёжно устаревшим городом.
Бесконечные ленты пятиэтажных георгианских домов-террас, сложенных из закопченного потемневшего от времени кирпича, обступали проезжую часть так тесно, что с высоты верхней площадки казалось, что автобус просто давит спешащих по тротуарам прохожих. Временами террасы расступались, чтобы дать место помпезным офисным зданиям из серого камня. С резных фасадов уныло глядели пустыми глазами лики полководцев и херувимов. По потрескавшимся бетонным плитам Трафальгарской площади, среди неубранного мусора и окурков, сновали стаи голубей, равнодушно поклёвывавших грязные блямбы старой жевачки.
Опрометчивый поход в Лондонские катакомбы не прибавил мне настроения. На подходе к аттракциону из незаметной двери в кирпичной стене наперерез мне вышел озабоченный вампир в грубой монашеской рясе с капюшоном. Достав из болтающегося на поясе кисета пачку Мальборо, он с наслаждением закурил. Очевидно, лондонский запрет на курение в публичных помещениях распространялся на вампиров и прочую нечисть в той же мере, как и на простых смертных. Выражение моего лица заставило вампира справиться, всё ли у меня в порядке, после чего он любезно проводил меня к кассе и оставил там, порадовав на прощание обещанием скорой встречи.
Какой бы разочаровывающей ни была обзорная экскурсия, с первых шагов в катакомбах стало ясно, что в прежние времена жить в Лондоне было и того хуже. По весьма реалистичным макетам трупов сновали живые крысы, в узких проходах между домами неряшливые тетки в чепцах выплёскивали на головы прохожих вёдра помоев и нечистот, палачи в застенках вершили своё страшное ремесло, могильщики в капюшонах и масках с пугающими клювами звоном колокольчика приглашали горожан складывать на повозку тела умерших от чумы.
Пережив ужасы лондонского пожара, судилище и преисподнюю, познакомившись с парикмахером-садистом Свини Тоддом, я прошёл то ли свидетелем, то ли соучастником по каждому из пяти убийств Джека Потрошителя и совершенно истерзанный выплеснулся в тихий лондонский вечер. Улица, освещённая светом мерцающих сквозь завесу дождя фонарей, мало отличалась от тех лабиринтов, по которым мне только что довелось пройти в катакомбах, поэтому возвращение в гостиницу было нервным и лишь усугубило гнетущее впечатление.
Отметившись для потомков фотографиями на фоне невыразительного фасада Букингемского дворца, Тауэра и музея Шерлока Холмса, я решительно не знал, чем занять оставшееся время. Попытки прогуляться по центральным улицам живо напомнили первомайские демонстрации моего детства, с той разницей, что здесь мне приходилось продираться против движения, лавируя сквозь марширующие навстречу колонны таких же, как я, неприкаянных туристов. Поход в Вестминстерское аббатство с толчеёй среди отшлифованных плечами визитёров королевских надгробий не добавил мне ни веры в бога, ни уважения к короне. Посещение музея восковых фигур осталось в памяти представлением о том, насколько я выше или ниже того или иного исторического персонажа и как бы мы смотрелись с президентом США, доведись нам что-то подписывать.
В гостиничном путеводителе после музея Мадам Тюссо начинался раздел, посвящённый ресторанам, из чего я сделал вывод, что других достойных внимания достопримечательностей в городе не осталось. Облегчённо вздохнув, я отправился покупать подарки друзьям и знакомым. Сувенирные лавки с присущим британцам космополитизмом были укомплектованы исключительно индусами и предлагали набор безделушек исключительно китайского производства. Набрав комплект моделей кэбов, маек, кружек и презервативов с надписью «Хочешь, я покажу тебе Биг-Бен?», я мысленно вынес городу убийственный вердикт: «Видел Лондон. Ничего особенного!»
Только по возвращении домой, разбирая с друзьями сувениры и фотографии, я понял, что, несмотря на сумбурность и разочарования, оставленные первым визитом, город не отпустил меня без подарков. Главным и самым неожиданным стал Биг-Бен или башня Св. Стефана со знаменитыми часами. Знакомый с детства только по чёрно-белым иллюстрациям из учебников английского языка, он представлялся мне закопчённой мрачной глыбой, отождествляющей бескомпромиссность британской колониальной политики. На деле известные часы оказались фейерверком цвета: на медовом фоне башни — ослепительно белый циферблат в обрамлении золочёной вязи и ярко зелёных гербов. Ажурный рисунок циферблата гармонично сочетался с готической резьбой основания и золотыми украшениями крыши. Даже в пасмурный день башня словно поднималась ярким праздничным вызовом суете и серости остального города. Безупречные пропорции и незабываемый силуэт приковывали взгляд, размывали фон соседних зданий, выделяя её из окружающего пространства.
Уверен, что по количеству столкновений прохожих Вестминстерский мост занимает первое место не только в Лондоне, но и во всей Британии. Невозможно пройти мимо башни, не подняв к ней глаза, а подняв глаза, уже очень трудно их оторвать. Двигаясь по инерции, вы либо сносите пожилую японскую пару, целящуюся в циферблат полуметровым объективом, либо сталкиваетесь лоб в лоб с таким же очарованным странником, движущимся вам навстречу. С первого раза и по сегодняшний день сколько бы раз я ни проезжал мимо Биг-Бена, с каких бы углов я ни подходил к нему, чувство восторга остаётся неизменным атрибутом каждой нашей встречи.
Столь же яркое впечатление оставил и Тауэрский мост. Раскрашенный в синий, голубой и белый цвета, с опорами, словно скопированными со сказочного замка, он возвышается над Темзой, как главные городские ворота. Путешественник, прибывающий в город по реке, видит в створе его башен сразу все основные ландшафтные черты Лондона: Монумент, Огурчик, купол собора Св. Павла и телевышку. В основаниях башен вмурованы массивные стальные кольца — память о Второй мировой войне, когда к ним крепились противолодочные сети. Расположенный сразу за мостом Тауэр нагромождением башенок, переходов и зубчатых стен песчаного цвета напоминает скорее замок с детской игровой площадки, чем любой из ассоциирующихся с этим названием мрачных стереотипов. За тысячу лет существования замка уровень города поднялся на несколько метров, и Тауэр оказался стоящим в низине; со второго этажа проезжающих мимо автобусов поверх крепостной стены можно увидеть лужайку с расхаживающими по ней воронами.
К моему немалому удивлению главным впечатлением от первой встречи с Лондоном стали не знакомые по книгам туристические достопримечательности, а выработанная веками традиционность британского жизненного уклада. Каждый уголок, в который мне довелось заглянуть, был настолько британским, что, как сказал Боб Хоуп: «Я бы не удивился, даже увидев мышь с моноклем». Это ощущение вне времени возникало при взгляде на швейцара в цилиндре, во время поездки в кэбе или при сервировке английского чая в сервизе из тончайшего фарфора. Именно это ощущение остаётся в памяти незакрытой страницей, звенит серебряным колокольчиком напоминаний и, в конечном итоге, неизбежно ведёт к новым встречам с городом.
В последующие годы мне часто доводилось бывать в Лондоне, но короткие поездки с плотно расписанными встречами не давали возможности продолжить наше знакомство. Каждый раз я искренне пытался запомнить хотя бы прилегающий к отелю район и каждый раз безнадёжно терялся в нём во время следующего визита. Я прошёл по всем пунктам расширенной туристической программы и уже уверенно ориентировался в метро, но сам город, как и прежде, оставался для меня загадкой.
Теперь волею судьбы этому городу на ближайшие несколько лет предстояло стать моим домом. Стоя в центре огромного мегаполиса, я чувствовал себя выброшенным на необитаемый остров Робинзоном. Город жил по законам, мне пока совершенно не ведомым, приобретённые в предыдущей жизни навыки здесь мало что значили. Огромный загадочный мир окружал меня со всех сторон, он одновременно пугал и притягивал своей неизведанностью.
